Если бы мне это удалось, я бы, наверное, от бомканья избавился. Было у меня ощущение, что мое небольшое сердце звуков притаившегося папки не выдержит и, например, лопнет.
В глазке был папа. Выражение лица у него было странным, видно даже в глазок, который здорово искажал. Я выбросил из памяти фильмы, в которых всякие гады вот так ставили перед глазком хозяина квартиры или его приятеля, чтобы им открыли дверь, – ну и врывались, значит, с гадскими последствиями. Это жизнь, а не кино, здесь папа – это папа. И я открыл дверь, лишь после этого задумавшись, чего на лестничной площадке делать папе, который, вообще-то, с раннего вечера спокойно дрыхнет в спальне. Должен дрыхнуть.
– Не, что ты, – уверенно ответил я. – Четыре, ну пять максимум. Лес, вот солнца и не видно. Мы же идем чуть-чуть, даже и не устали…
– Ну, свиней боишься? Которые там сидят. Ну, должны сидеть. Черные, здоровые, внутри там, а?
Это еще что. Сейчас вот пойду с амулетами беседовать.
– Чего стоим, бездельники? Живо сестру будить!