Подсветка совсем растворилась в сине-серой ночи, когда дорога уперлась в другую, перпендикулярную. Тьма не была непроглядной: сквозь раздерганные облака подсвечивала круглая луна, ну и звезды помогали чем могли. Звезд было много. Но я не на них смотрел, а на дорогу, уходившую вправо и влево.
– Как? – удивился я. – Вы же… Вы же сказали, что меня ждали. Для чего?
Они у меня вообще не скандальные. Ругаются редко и тихо – но если поругались, все, привет. Три дня минимум как в холодильнике живем. Я-то привык, а Дилька очень страдает. То есть все страдают, но плачет только она. Ну и мама тоже – я как-то слышал. И все равно раз в год-два, но ругаются. В основном на нашу тему, кстати, – кто кого должен воспитывать, чего кому разрешать и может ли один родитель делать замечание другому родителю при детях. Нас бы спросили. Мы бы сразу сказали, что нам все равно. Но не спрашивают.
Удмуртского с марийским я не знал, да их деревни вроде сильно подальше были.
Сердце оглушительными толчками распирало горло и виски. Руки и ноги тряслись. Костром не пахло.
– Да это ж наш бомжара! – совсем обрадовался татарин. – Ох ты, девочка чумазая…