Пухлый гопник издал громкий звук, задвигаясь спиной к окну, а дохлый присел.
Däw äti, помявшись, сказал, что нет-нет, ничего, и перешел было на Дильку, которую любит куда сильнее, чем меня. Это бывает, я не переживаю. Но я не успел даже придумать никакую ерунду ему на радость. Дед вдруг начал рассказывать, что очень там, на поминках, забоялся за родителей. Они, говорит, на кладбище со стариками задержались, когда все уже в деревню ушли, и тут отец решил сам камни на могилах поправить. Его айда отговаривать: давай, мол, за стол сперва сядем – ну или других мужиков позовем, чего, мол, один будешь корячиться. А он рукой машет и ходит примеривается. Я, говорит däw äti, вспылил, что он упрямый такой, ушел с абыстайками. А папа остался – и мама тоже. Охранять его, как всегда.
Не к бабуле – к столбу, нож забрать. Возвращаться только с ним – это я запомнил. Чтобы все было хорошо.
– Я-то, может, и умею, – туманно ответил я.
И тут за спиной у него и почти у меня страшно заорали.
Крикнул сразу и твари, чтобы не отвлекалась, и тетке, чтобы выбегала уже скорее, и себе, чтобы искал пошустрее. Тварь с теткой были молодцы: первая переползла ногу, как трактор через прицеп, и поволоклась ко мне гораздо шустрее. А тетка, несколько раз оглянувшись с открытым ртом, спустилась на пол, тряся руками и закрывая ими рот, подергала двери, додумалась, распахнула и выскочила прочь.