Новые линзы покупать не пришлось. Во вторник острота маминого зрения дошла до единицы. То есть до идеального состояния.
И лишь когда Дилька совсем скандально сказала: «Ну ухо болит, пусти, мешаешь!» – я убрал и уронил где-то в стороне будто отсиженную руку. Дилька сразу успокоилась, сказала: «Ой, котик!» – и исчезла.
– Чего? – спросил я, обалдев, глянул на газету и понял, что это она заголовок прочитала. Ну и что? И зачем это все вообще?
И нож был не просто нож, а ключ, чтобы как раз таких ребят активировать. Только последние не годы, а десятилетия – надеюсь уж, что не столетия, – не видела бабка ни ножа, ни вообще никого.
– Ну, ты ж не говорил, а теперь голос прямо прорезался.
Если так, то я, конечно, ни фига не татарин. А может, просто правильного исполнения не слышал.