Нет, рано. Сейчас предстояло решить нелёгкую задачу – не просто обнаружить подпитывающее инквизитора влияние Сущности, но и показать это ему так, чтобы недоверчивый Этлау поверил сразу и навсегда.
– Особая камера… – Названный Эзрой воин подошёл к высокой конторке, раскрыл внушительного вида амбарную книгу в кожаном переплёте. – Преподобный отец-экзекутор Этлау… особая камера… и с ним трое… – Он поднял голову, взглянул на Фесса, изо всех сил старавшегося ссутулить плечи и смотреть исключительно в пол. – Кто такие, звать как, должности, звания?
– Знаете, государыня Мегана, знаете, – усмехнулся вампир, показав игольчато-острые клыки из-под растянувшихся лиловых губ. – Эфраим меня прозывают. И попал я, в силу лет моих, не в один магический трактат. Наверняка и в Волшебном Дворе про меня читывали, а?
Ведь, если разобраться, это он, Император, самолично открыл козлоногим дорогу в Мельин. Да, он бился за свою свободу, за то, чтобы Империя стала другой… но неужто за победу потребовалось заплатить столь дорогой ценой? Вряд ли он сумел бы взять верх, не окажись Радуга связана наступлением козлоногих; и едва ли те же козлоногие решились бы на приступ, не окажись у него, Императора, заветной белой перчатки, ими же и подброшенной для того, чтобы он сокрушил Радугу.
Да, в этом дыму… крылось нечто, пришлось признать Императору. Его самого согнуло в приступе жестокого кашля; у Сежес же закатились глаза, и она без сил осела на руках у Вольных.