Он взглянул в упор. Для этого даже сдвинул капюшон на затылок. Глаза мои почти привыкли к полутьме, я различил удлиненное очень худое лицо, явно умерщвляемое постами, запавшие глаза, высоко вздернутые совершенно белые брови, словно вылепленные из снега, да еще усыпанного инеем.
– Жаль, – сказал я искренне. – А селептеры… странное имя. Это такие драконы или… машины?
Статуя тяжело сдвинулась, одновременно часть стены ушла в глубину. Я поспешно бросился в пролом, рука как будто сама выдернула из стены факел. Под ногами качнулась каменная плита, там, в зале, заскрежетало – это статуя воина поползла на место. Часть каменной кладки тоже вернулась, как будто выполняла заученное па из тяжеловесного балета. Я оказался отрезанным от зала, но факел в моей руке горит, наполняя узкий подземный ход ароматом смолы, а сам я взведен, как тетива арбалета, взволнован, но…
– Не беспокойтесь, леди… – начал густой мужской голос.
Ее красивое лицо на миг обрело холодный оттенок, словно превратилось в мраморное. Черты лица при всей безукоризненности стали резче, как у хищного зверя, а теплые лучистые глаза полыхнули грозой. И тут же снова мягкая улыбка заиграла на ее губах, что из холодных и тонких снова стали пухлыми, мягкими, глаза засветились дружелюбием.
– Гугол, не умничай. Антихрист – это тот, в ком нет Христа. А есть только Зло. Много Зла. Больше, чем у кого-либо!