– Уходите без драки, сэр Шарлегайл. Мы не хотим обагрять этот трон кровью. Уходите… Вас некому здесь защитить. Ланселота нет…
Этот конт, вернее, контесса была не просто ослепительно красивой. В ней удивительно сочетались ум и воля, в огромных серых глазах светились ум и решимость, выдвинутый подбородок говорил о сильном характере, и вообще, мы все с первого взгляда способны отличить умное от идиотского. Так вот ее красота никак не могла затмить яркого интеллекта, что светился в глазах, проступал в изгибе губ, читался в каждом движении.
– Да, – ответил он блеклым голосом, в котором было больше от механического разума, чем от живого человека, – да, мы знаем все, что делается здесь… Мы стараемся не вмешиваться в мирскую жизнь, но мы ее знаем. Ты, еще не поняв, где ты и что с тобой стряслось, бросился на помощь женщине. Ты не упомянул, что за нею гнались пятеро мужчин!.. То есть ты действовал не по уму, а по велению души…
– Богохульники! – вскричал Сигизмунд, не выдержав. – Сэр Ричард, как Господь допускает такое?
И вот на мне лохмотья, иду пешком, на поясе только молот, но сердце подпрыгивает в радостном возбуждении. Гномы не просто излечили, они еще и засадили под кожу какой-то дури, что сердце стучит, а ноги все стараются подпрыгнуть. Или это от молота на поясе, в рукояти которого три хитрые гемы? Атарк сказал, что в замке сильный и опасный человек, ему служат многие воины и что у них там богатые каменоломни, где работают пленные люди и даже плененные гномы.
– У таких, как мы, не бывает, – объяснил он. – Да, не бывает. Это у чистых душ только… Ну, у заблудших обязательно, для выправления. А я был… я был слишком разным. Я был разбойником, был философом, магом, отшельником, купцом… Иногда купался в роскоши, иногда… гм… два года провел в каменоломнях, еще полтора года был рабом на вёсельном корабле… Но я был слишком жаден, чтобы остановиться, и потому половины моей жизни хватило, чтобы перепробовать все утехи этого простого мира… и возжелать нечто больше, выше, огромнее!