– Я не знаю, – сказал я, – что там внутри. Если пойдем вдвоем или втроем, оно может сожрать нас всех. А так меня сожрет, а ты, Сигизмунд, все равно поедешь и добудешь… добудешь то, за чем едем.
Я огромным усилием отодвинул эту мысль, что слишком уж с большой готовностью подминает все остальные, растворяет, изничтожает, оставляет только себя как непререкаемую истину. По телу прошла дрожь, я постарался отогнать привычное состояние быдла: мол, все лажа, все брехня, политики – грязь, женщины – шлюхи, Матросов не бросался на дзот, а Гастелло не швырял самолет на колонну бензовозов, так что и от меня не требуйте подвигов, я вот трус и слабак, принимайте меня таким, каков я есть, все мы такие, все – жвачное быдло, все – русская интеллигенция…
– Эх… Так и ходить тебе в подмастерьях еще лет сто, пока не поумнеешь.
Он развел руками, лицо пошло морщинками, как у шарпея, начал массировать пальцы.
– Так и сделаем, – ответил он серьезно. – Теперь нам искать ничего не надо. Помчимся прямо. А кони эти добрые, на юге много хороших коней. И оружие там хорошее.
Король Конрад посинел от злобы. Юбенгерд смотрит искренне, прекрасный тактик, у него невозможно выиграть сражение, если силы равны, но абсолютный дуб во всем, что не касается расположения войск.