– Батя, разве я плохо работаю? Просто мечтаю…
– Он не был раньше слюнтяем, – убеждал его старик, голова тряслась, руки беспокойно двигались, нож либо упирался в сучок, либо соскальзывал. – Мы с ним охотились на горных львов!.. Однажды он вообще оставил мне свой меч, а сам вошел в пещеру большого горного льва! И вернулся, покрытый ранами, но в обеих руках нес маленьких львят. Об этом тогда еще пели менестрели, ибо никто еще не осмеливался войти в пещеру горного льва даже в полном вооружении… Это был герой!..
В передних рядах толпы заголосили женщины. Одна упала на колени и подняла над головой ребенка. Арнольд поморщился, но сделал скупой жест в ее сторону, благословляя. Еще одна женщина с горестным воплем подняла ребенка и протянула в сторону Арнольда. Страж грубо толкнул Арнольда, не давая тому совершить крестное знамение над ребенком. По толпе прокатился плач, горестные выкрики. Люди поднимали над головой детей, указывали младенцам на Арнольда, чтобы те увидели, запомнили, чтобы на них упала благодать от созерцания святого человека.
– Я с вами, – сказала она. – У меня есть и свои соображения.
Потом мы увидели впереди чистый свет, от которого даже у меня возрадовалась мохнатая душа. Сигизмунд в восторге начал громко читать молитву. Свет становился все ярче, а при виде сверкающей завесы у Сигизмунда вырвался крик умиления.
Мертц наконец шагнул вперед, движения были легкими, отработанными долгими упражнениями и настоящими схватками. Шлем скрывал лицо, только глаза видны в прорезе забрала, да и те смотрят лишь над самым краем прочного щита.