Палач вытащил наконец прут, повернулся ко мне. Я сцепил зубы, боль будет острой, жгучей, я заору, не выношу боли, но все равно: одно дело – исходить криком, другое – говорить им то, что хотят…
Сигизмунд молча смотрел, как я влез в седло, подобрал поводья, потом тяжело вздохнул и пошел к своему коню. Тот сочувствующе ржанул и потерся о его плечо мордой. Сигизмунд поцеловал его в длинный нос с бархатными ноздрями, вытер слезы.
Из пристройки вышли два священника. Лицо отца Дитриха побледнело, осунулось, а под запавшими еще больше глазами повисли набухшие неводы. Второй священник, отец Гарпах, выглядел не свежее. От них пахнуло крепким пóтом, словно только что пробежали пару миль. Или же положили перед иконой пару тысяч земных поклонов.
– Даже много, – согласился я. – Мы принимаем любезное приглашение.
– Ваше Величество! Мы должны… должны получить от вас больше людей!
– Ну конечно! А как же иначе?.. Да и вы, ваша милость, не должны были так сразу… Надо было пригласить. Из вежливости! А потом уже как-нибудь отгавкаться. Мол, в Зорре они нужнее…