Я уже видел эту морду на фотографии мыши-вампира desmodus rotundus – только у мыши не было рога. Я, собственно, и стал этой мышью, только очень большой.
Озирис выглянул из алькова (его лицо появлялось передо мной, когда он наклонялся вперед).
Я понял, что она старается отвлечь меня, не дать заглянуть в нее слишком глубоко – но я и сам не хотел лезть в ее мир без спроса. То единственное, что меня интересовало, я уже выяснил, а копаться в остальном мне не следовало для своего же блага, тут Локи был совершенно прав. Я чувствовал инстинктом – надо удержаться от соблазна.
Особенно мне нравилась двенадцатая строка: одной из проекций словосочетания «уж уведал» на стандартный русский было «уж увядал», и тогда грозный смысл всего стиха, предрекающего гибель князю мира сего – той самой гностической змее с головой льва (змея, уж – какая разница), – концентрировался в одной точке, как и требовалось. Впрочем, речь здесь могла идти и о самой Иштар – из-за ее длинных змееподобных шей. Но чернуху я отогнал.
Вместо них я увидел какие-то черные лоскуты, покрытые коротким блестящим мехом наподобие кротовьего. Мои пальцы были сжаты в темные мозолистые кулаки с неправдоподобно большими ороговевшими костяшками, как бывает у фанатичных каратистов. Я попытался разжать их, но не смог – что-то мешало, словно пальцы были стянуты бинтом. Я удвоил усилие, и вдруг мои кисти раскрылись, но не как обычные человеческие пятерни, а как два черных зонта. Я посмотрел на свои пальцы и понял, что у меня их больше нет.
Но эксперимент нельзя было назвать бесполезным. Из него я понял, что существует способ ограничить объем информации, содержащейся в препарате: никаких сведений о личной жизни поэтов в нем не было.