– Хорошо, – сказал Озирис. – Теперь можно объяснить, что за непредвиденный эффект возник в уме «Б». Этот ум оказался отражением нашей вселенной. Но это только полбеды. Вселенная, в которой мы очутились после этого великого эксперимента, тоже стала отражением ума «Б». И с тех пор никто не может отделить одно от другого, потому что теперь это одно и то же. Нельзя сказать: вот ум, а вот вселенная. Все сделано из слов.
Шутка, возможно, и не стоила того, чтобы ее понимать. Но дело было не в шутках. Мне надоела эта затянувшаяся игра в прятки.
Вампиру рекомендовалось делать вид, будто он собирается что-то тихо сказать жертве. Следовало соблюдать осторожность: окружающие не должны были думать, что вампир плюет жертве в ухо, шепчет непристойности, вдыхает аромат чужих духов и так далее – сколько защитников общественной морали, столько могло быть и интерпретаций.
– А вон туда, – сказал Энлиль Маратович, поднял руку и надавил на стоящий перед ним спутник.
За это время я успел разозлиться. Но достойного ответа не приходило в голову. Вдохновение посетило меня, когда я поглядел на памятник Тимирязеву.
Выгнув крылья, он спустился к краю сетки, затормозил почти до полной остановки, изящно перегруппировался в воздухе и нырнул под ее край. Я последовал за ним – и, пролетев впритирку к заросшему травой обрыву, ухнул в пропасть.