Я испытал большое облегчение, услышав, что меня собираются отпустить. Но эти слова могли быть уловкой.
– Слова правильные, – согласился Энлиль Маратович. – Но я бы чуть поменял их порядок. Тогда изменится акцент.
– Я от тебя такого не ждал, – сказал я. – Зачем ты все рассказываешь Гере?
– Он про тебя очень смешно рассказывал, – сообщила Гера. – Говорил, что…
Мы миновали дорогу, по которой шли машины. Затем долгое время под нами были только деревья – в основном сосны. Потом начались заборы и постройки самого разного вида. Впрочем, если быть точным, я не мог сказать, какого они вида, потому что воспринимал их не зрением, а как бы наощупь – только ощупывал криком. Такие же крики издавал летящий рядом со мной Митра, и это придавало моему восприятию стереоскопическую надежность. Я чувствовал каждую черепицу, каждую сосновую иголку, каждый камешек на земле. Но я не знал, какого все это цвета и как видится глазу, отчего мир казался мне каким-то серым компьютерным макетом, трехмерной симуляцией самого себя.
В детстве мне часто хотелось чудесного. Наверно, я бы не отказался стать летающим тибетским йогом, как Миларепа, или учеником колдуна, как Карлос Кастанеда и Гарри Поттер. Я согласился бы и на судьбу попроще: стать героем космоса, открыть новую планету или написать один из тех великих романов, которые сотрясают человеческое сердце, заставляя критиков скрипеть зубами и кидаться калом со дна своих ям.