— Сами понимаете, подобный персонал подбирается по принципу личной преданности, — продолжил Никонов, услышав желаемое. — Он не стал бы рассказывать, с кем встречался генерал, даже под гипнозом. Если только не убедить его, что санкция на откровенность дана самим генералом. Но убедить в этом человека в обычном состоянии сложно — и уж тем более убедить не говорить об этом с генералом впоследствии. Посему для такого убеждения применяются специальные препараты... вам ведь известно о таких вещах?
Внутри подъезда, за вторыми дверями, оказалась просторная лестничная площадка, отделанная белым камнем. Консьержка — маленькая, сухенькая старушка с пучком волос на затылке — сидела в стеклянной кабинке, и, судя по небрежно отложенной в сторону книжке, повышала свой культурный уровень.
Впрочем, по всей Москве — это, конечно, преувеличение. Несмотря на метель, следы совсем свежие, Франциска убежала буквально пару минут назад. Вряд ли за это время она успела добраться до какого-либо транспорта. Если вообще хотела именно уехать, а не спрятаться где-нибудь поблизости...
Фрау Галле, успевшая пристроиться на последний остававшийся незанятым стул, приподнялась и смущенно кивнула. Послышалось несколько энергичных и несколько жидких хлопков — как показалось Фридриху, подчеркнуто-жидких. От внимания Власова не укрылись и неприязненно-настороженные взгляды, которые метнул на «соратницу» кое-кто из присутствующих. «Пресс-конференция», — понял Фридрих и впервые усомнился в правильности отданного накануне распоряжения. Да, некоторые политические выгоды оно принесло — не очень, впрочем, большие, атлантистские голоса все равно перетолковали все на свой лад — зато снизило ценность Галле в глазах либералов. Теперь профессиональные борцы с режимом будут, чего доброго, подозревать ее в связях с Департаментом...
— Я ничего плохого не делал, — заныл Микки, предчувствуя наказание.
Девушка молча опустила кисточку в третью чашку, потом два раза коснулась ей бумаги. Власов решил, что это часть неизвестного ему ритуала, и не стал этим интересоваться.