— Магний, — заключил он, — с наполнителем. Знаем мы эти штуки. Горит как бенгальский огонь. Странно, что она не загорелась.
Потом, когда всё кончилось, мне пришлось — не из любопытства, а по необходимости — побывать в помещениях охраны на нижних ярусах. Война приучила меня к хладнокровию, но зрелище, открывшееся мне, меня всё же смутило. Там лежали буквально кучи трупов, вповалку друг на друге — все с посиневшими лицами и сухой красной пеной на губах. Кажется, никто не успел взяться за оружие. Иные, похоже, не успели даже проснуться. В одном месте проход загораживал труп тучного мужчины с недоеденным бутербродом во рту. Этот бутерброд почему-то запомнился мне особенно отчётливо.
Возможно, вам, молодёжи, рождённой в свободной Германии, воспитанной и вскормленной Партией, кажется, что иначе и быть-то не может, что никакой иной способ построения прочного общественного благосостояния немыслим. Но, в таком случае, как же тогда возможен тот воистину удивительный строй, который утвердился на современном Западе, и который с гордостью носит чужие перья, ложно величаясь «демократическим»? Я отвечу и на этот вопрос.
— При том, что нет принципиальной разницы. В данном аспекте. Точнее говоря, есть — у обезьян это все-таки более рационально устроено. Их материнские чувства рассчитаны на десяток детенышей, из которых до фертильного возраста доживут двое-трое. Для них вполне нормально, что большинство пойдет в отбраковку. Но материнская любовь, зацикленная на одном-единственном, да притом явно неудачном ребёнке, превращается в нечто уродливое...
Фридрих подошел к своему «BMW». Противоугонная система радостно пискнула, приветствуя хозяина.