После семидесятого года в досье зияла дыра: документов не было — или Никонов не захотел их показывать. Учитывая время и обстоятельства, можно было предположить, что Берта имела отношение к Фолшпилю — что подразумевало прямое сотрудничество уже с его, Власова, родной конторой. Как бы то ни было, в очередной порции сведений, помеченных уже семьдесят девятым годом, она фигурировала как персональная пенсионерка, получающая от российского государства ежемесячное пособие — в качестве «ветерана антикоммунистического движения» (без уточнений). Тогда же она, судя по всему, овдовела: во всяком случае, Садовский больше не упоминался, а интерес к искусству как-то пропал. Зато гнездо на Бутырском Валу стало чем-то вроде привычного места сбора московской либеральной и окололиберальной тусовки. Берта Соломоновна всячески симпатизировала молодёжи — и что важно, пользовалась репутацией симпатичной и безобидной старухи, вдобавок ещё и глухой. Нетрудно было догадаться, как старая стукачка использовала свой физический недостаток: она демонстративно не пользовалась слуховым аппаратом, предпочитая читать по губам. Это создавало у людей ложное чувство безопасности и развязывало языки. При этом все комнаты, разумеется, прослушивались, а сама квартира находилась под постоянным наблюдением.