— Привет, Фриц, — сказал Спаде. — Достал деньги?
— Так-то лучше, — фрау благосклонно посмотрела на мальчика. — В этом крыле живут мальчики. Все они дойчи, как и ты, хотя родились здесь. Но они набрались дурных мыслей и сделали очень плохую вещь: они убежали из дома. Ты некоторое время поживёшь с ними. Смотри, не наберись от них чего-нибудь плохого. Ты всё понял?
Несколько утешало одно: среди продаваемого дерьма не было ничего явно антигерманского — в отличие от той же Варшавы, где чуть ли не на каждой стене — особенно в рабочих кварталах — можно было увидеть намалёванное «109», а то и свастику в прицеле.
Мигнул зеленый экранчик. Власов ввёл код, потом второй. Телефон тихо хрюкнул, принимая KMD-сообщение.
— Как вариант. Или, напротив, игра на обострение до конца. Фокус в том, что ситуация несимметрична. Славянский сепаратизм, как ты знаешь, весьма реален, год назад мы имели очередную возможность в этом убедиться... А Петербурга нам, как ты верно заметил, не видать в любом случае. Нет никаких оснований. Лихачевцы все же маргинальная группировка, а большинство населения там — русские, и отнюдь не сторонники их идей. И с исторической точки зрения эти земли никогда не были нашими. Шведскими, разве что... Кстати, ты в курсе, что слово «Ингерманландия» на самом деле не имеет никакого отношения к Германии? Это всего лишь шведизированная производная от названия финно-угорской народности инкеров, проживавшей в этих местах.
— Извините, херр оберст, нельзя, — вежливо, но твердо ответил охранник. — Проход только по спецпропускам.