Каково, а? И что я должен делать теперь, после такой «характеристики»? Плакать горючими слезами? Рвать на себе волосы? Эх, доктор, доктор, ты наивен, как ребёнок... Я поднялся, отряхивая штаны.
— Её высочество желает что-то вам рассказать, милорд... Может быть, вы соблаговолите...
Я не злился. Яростное отчаяние перешло все границы и превратилось в непонятное спокойствие. Как будто я втайне ожидал чего-то подобного, и теперь, став свидетелем воплотившихся кошмаров, бесстрастно констатировал: да, всё так печально, как ты и представлял. И даже ещё печальнее...
— А если я скажу, что её Линии переплетены с твоими теснее, чем ты можешь представить?
Я услышал то, что вызывает у меня нездоровое стремление предложить помощь. Из тихого скрипа старческого голоса наружу выглянуло отчаяние. Это чувство бывает разным. Горестным, диким, яростным, усталым, растерянным. В каждом случае рецепт борьбы с таким противником — свой. Признаюсь честно: я бы не рискнул столкнуть с настоящим отчаянием свои нелепые попытки сделать мир лучше. Кое-какие недуги лечатся тем же, чем были вызваны, это известно каждому лекарю. А поскольку из меня целитель — как... Ну, скажем, как из гнома — моряк... Хватит о грустном!
— Я не лгу вам. — Мне почему-то не хотелось обманывать этого человека. Наверное, потому что он не заслуживал быть обманутым.