— Что за старуха? — осторожно спросил он, надеясь узнать больше.
— Мне всё равно, — в конце концов сказала она. — Я больше не могу держать её у себя.
Старуха проделала то же, но менее аккуратно.
— Не худшим? Сто семьдесят тысяч... хорошо, пятьдесят или сорок тысяч юде, если тебе так важна эта деталь, — поправился Зайн. — Они погибли в пересыльных лагерях. В основном — старики, женщины и дети. Самые слабые. И неизвестно сколько ещё умерло в той стране, в песках. Они скрывают данные. Но тогда, в сороковые, там погибло очень много наших. Республика Израиль стоит на юдских костях, Аркадий. И ты это прекрасно знаешь.
— Снизить цену? А вот этого не будет, — насупился французик. — Мой друг очень нуждается в деньгах. Я тоже. Он не продаст документацию дешевле, я тоже не уступлю. Остаёшься ты, Йошка. Я не знаю, сколько ты положил себе лично — но, думаю, больше, чем нам обоим, вместе взятым...
Фридриха все больше раздражала вся эта цветистая чепуха. В конце концов, его, очевидно, позвали сюда не для разговоров о боге и предначертании. Разумеется, за словами об исходящей с двух сторон опасности и раздоре могли скрываться вполне конкретные намеки на ничуть не мистические обстоятельства. Но, в конце концов, он и без странной китаянки знал и о борьбе партийных фракций, и о трениях между членами Райхсраума, и о внешних угрозах... И предпочел бы получить более конкретную информацию.