— Илья, да отпусти ты ее! Пусть лучше раненым на дворе поможет, вам же с Матвеем не разорваться!
— Давыд… ты посиди с ним… помолись за упокой души. Для воинов, в битве павших, райские врата открыты безвозбранно. Он — воин и пал в бою… душа его на нас из Царствия Небесного глядеть будет.
— Угу. — Прогудел в бороду Егор. — И радуйся, что с внуком торгуешься, не с дедом.
— Быстро, быстро! — Егор принялся пихать стоящих на причале отроков. — Все на ладью. Петруха, не зевай, чалку скидывай.
Он потом еще долго сидел на лавочке возле лазарета, все больше, как принято было писать в душещипательных романах, «погружаясь в пучину отчаяния и безнадежности» — на собственной шкуре ощутил правильность этой фразы, до того представлявшейся ему до приторности слащаво-идиотской. Мозг, натренированный в просчете вариантов и последствий, рисовал картины будущего одну хуже другой — будто боксер на ринге, беспощадно добивающий уже проигравшего бой противника.
— Да погоди ты! — оборвал своего помощника Егор. — Выходит, что и верно — покусывают друг друга союзнички!