Блюм поглядывал на Зеппа через очки насмешливо и одобрительно, будто умел читать мысли. Одной рукой ерошил кудрявую шевелюру, в другой дымилась трубка.
И лишь после, накинув шинель на голое тело, села пялиться в карту и ждать помощника, очень уж долго не возвращавшегося. Ужасно тянуло в сон, однако спать было никак невозможно, и Бочарова всё яростней терла глаза.
Насчет Леонтовича было еще вот что интересно. Раньше в агентуру шли дворняжки беспородные, у кого ни гроша за душой. Шишко и сам был из таких. Копил швейцарскую копеечку, экономил на суточных-разъездных. Статский советник Кукушкин тоже себя не обижал: напишет в отчете, что заплатил за информацию тысячу франков, а сам даст пятьсот, остальные — в карман. Если б Кукушкин в Цюрихе оставался, когда грянула революция и финансирование закончилось, тут бы и конец всей резидентуре. Не стал бы его высокородие всухую работать.
Николай Константинович засопел острым носом. Стал вертеть в руках одну из пешек, внимательно ее разглядывая. И умолк. Это был хороший признак.
Наступила неестественная тишина, какой в природе никогда не бывает.
Романов ездил докладывать о прибытии отдельного Ударного батальона в штаб дивизии, которой предстояло возглавить наступление.