— Но ведь она в конце концов ушла от него, — растерянно возразил Игорь. — Что же не раньше?
— А почему ты думаешь, что это дед, Чижик? Может, он молодой?
А когда она расплакалась, получив новый паспорт, в котором было написано «дочь — Серебряная Анна Игоревна», Игорь не утешал ее, не смешил и ни о чем не расспрашивал.
Она жила только надеждой на то, что ей удастся Григория выходить. Он просто болен. Его надо вылечить. Ничего, потихоньку, день за днем… Она сумеет. Перетерпит страшные дни и еще более страшные ночи, и настанет время, когда Григорий даже и не вспомнит о таблетках. И все будет хорошо. И тогда он будет счастлив, и она, конечно, тоже будет счастлива тогда…
Игорь с опаской шагнул за ней, пригибаясь под низкой притолокой, и оказался в довольно большой комнате с низким потолком, одним маленьким окном и невероятным количеством каких-то доисторических шифоньеров, столпившихся в одном углу. У окна стоял старый письменный стол, с одной стороны от него — кресло, закрытое белой бараньей шкурой, а над креслом опасно низко висела полка, забитая книгами. Еще в комнате притулились три доисторические табуретки и венский стул с ободранным сиденьем. Стул и табуретки стояли по всей комнате без видимой логики, будто бродили по полу куда глаза глядят и замерли на месте, когда люди вошли. Вместо занавески на окне висел цветастый ситцевый платок, а на низко висящей электрической лампочке — роскошный кружевной абажур ручной работы.
— Как это? — испуганно спросил Игорь. — Ты же говорила — не будет детей!