Я подошел к мебельной стенке, выдвинул нижний ящик и нашел в нем блестящий цилиндрик. Вернувшись к дивану, вложил патрон в руку бывшего аспиранта.
Выстрел треснул сухо, негромко и непривычно. Все замерли, будто надеясь, что тишина поглотит его и снова воцарится над ночной тьмой. Не вышло. Затрещали новые выстрелы. Пш-ш-ш — ушла вверх немецкая осветительная ракета, освещая часть горизонта мертвенно-белым фосфорным светом. И тут же застучал, зачастил, торопясь выплюнуть боезапас, пулемет. Что-то бухнуло, пулемет споткнулся, не доведя очереди до конца, но перестрелка после этого только усиливалась, перейдя в какофонию, из которой изредка можно было вычленить партии отдельных стволов. Над полем повисли не только немецкие ракеты, но и желтоватые — наши. В разные стороны полетели красивые цепочки трассеров. От нас до места боя было около километра. Похоже, наши пошли на прорыв и вляпались.
— Постоянно к нам? Это хорошо, сержантов у нас не хватает, из наряда в наряд только и летаем. Теперь полегче будет. А комбат у себя, вон дверь в его каморку.
— Евграфыч, ты часом не еврей? Что ты мне все вопросы задаешь? Ты мне прямо скажи: спрячешь или нет? И не зыркай на меня так, офицерские звания в Красной армии еще в январе ввели…
Хватов тоже что-то хотел сказать, но обрушившийся сверху мат перекрыл все звуки. Едва мы выбрались, как старший из полицаев, нырнул вниз, направив ствол винтовки перед собой.
Проклятые ролики никак не хотели входить туда, куда нужно. Вася Рохлин пыхтел, сопел, но делу это не помогало. В конце концов, я не выдержал и, отстранив Васю, сам вставил лоток досылателя в магазин.