Своего пистолета у взводного до сих пор не было, и эта попытка обзавестись личным оружием также не удалась. Лейтенант расстегнул комбинезон и, покопавшись, вытащил сильно запачканный кровью зольдбух летчика. Раскрыл.
Там. Он даже не называет вещи своими именами.
Шинель для старухи была длинновата, полы буквально волочились по земле, что придавало бабке довольно комичный вид. Остановка военных на хуторе была праздником для местного населения. Немецкие войска и их союзники, отступавшие через хутор, дочиста выгребли все содержимое кладовок и погребов хуторян, обрекая их на голодную смерть. Кое-что у них, видимо, сохранилось, надежно спрятанное от мародеров разных национальностей, но случая подкормиться от солдатского котла они не упустили. Набив живот сухпаем, который после третьей тыловой нормы шел просто на ура, и, запив ужин кипятком с кусочком рафинада вприкуску, я уже намеревался завалиться на боковую, но тут малая нужда погнала меня на улицу.
В занимаемых нами домах стало свободнее, раз в день стали кормить горячей пищей, если добавить отсутствие налетов авиации и полезных занятий, то стало даже скучновато. На престарелого сержанта никто из приезжавших позариться не спешил, разбирали более молодых. Но все когда-нибудь заканчивается, выходя из нашего пристанища, я столкнулся с незнакомым лейтенантом.
Вдоль берега вырыта траншея. Глубокая, даже мне достаточно лишь немного пригнуться, чтобы полностью скрыться в ней, местные могут ходить не пригибаясь. Здесь нас встречает местное начальство.
Когда затих мотор последней машины, я, предварительно оглядевшись, выбрался обратно на дорогу, снял затвор автомата с боевого взвода и плюнул вслед фрицам.