— Не помню. Вам кажется, что-то важное в этом эпизоде ееесть?
Эх… Вот и у нас от двух батальонов снова практически две роты осталось. И опять «Рыжий» в одиночестве. Хорошо только, что весь экипаж «трешки» уцелел. Ничего, найдем для них еще машину, не последний день воюем. Да, интересно, удастся хотя бы чуть-чуть ход войны поменять в нашу пользу, к начальству не пробиваясь. Я вон с Андреем по поводу его ночного разговора ругался, а когда узнал, что он еще и записку для Музыки Скрипченко надиктовал, то вообще офигел. Подставились же, думаю. Андрей же, наоборот, считает, что Музыка все это передаст куда надо. Рисковый, черт. Надеюсь, оправдается его прогноз, как и во многих других случаях раньше. Иначе сидеть нам где-нибудь взаперти и доказывать, что мы не верблюды…
Потом было короткое построение, уже привычная переформировка, отдых — и в дорогу.
— Ну, рассказывай о вчерашнем, — требовательно говорит Мельниченко после первой затяжки.
— Извините, товарищ Берия, пока не совсем понимаю, — слегка севшим голосом ответил Яков, услышав поразившую его до глубины души новость. — Я должен вернуться к доводке авиационной пушки, правильно?
Поэтому, когда в колонне выросло несколько разрывов, а танк неожиданно дернулся и вспыхнул обманчиво-веселым бензиновым пламенем, первым, кто среагировал, был именно Шкенёв. Заорав водителю: «Влево и полный!» — он развернулся к пулемету и повел стволом, отыскивая цели, которые не заставили себя ждать.