Но больше всего злорадства вызывает Саакашвили. Он, бедняжка, просто не знает, что ему теперь делать – воевать за Рейх как-то не хочется, тем более что 58-я Армия разъяснительную работу уже проводила. И за Россию тоже не комильфо… а кто, простите, кормить будет? Рузвельт?
Но нам счастливо удалось разминуться с чересчур храбрыми фрицами, и никто нас не обстрелял. Через час мы уже представлялись нашему комбату. Вскоре я обнимался с Баскаковым, а потом и со своим комвзвода Тюриным (бывшим своим, конечно, поскольку теперь я числился в управлении роты – но как-то так сложилось, что предпочитал отираться именно у него во взводе). Получил автомат, каску и прочие причандалы, и снова стал бойцом.
Рота, ввалившись стадом грязных антилоп в расположение, уже через десять минут стоит, построившись – чистая и свежая. Разве что мокрая, но всё равно – чистая.
Что же делать? Воевать? Я, конечно милитарист, и оружие люблю, но не самоубийца. Мне стволы нужны не столько против фашистов, сколько от родных СНГ-шных бандитов и ментов. Стрелять-то я умею получше ихнего, а война всё спишет. Впрочем, лучше не нарываться – я не Рэмбо, а семья даёт дополнительный стимул для осторожности.
– В Караганде! – ответил знакомый злой голос.
Поэтому, когда я выбрался, почти на четвереньках, на перрон Ярославского вокзала, медленно, почти как зомби, побрел за пивом в ближайший киоск.