— Только не прессуй, — предупредил Владимир бывшего вояку. — Тут тебе не Чичистан. Допрашивать буду я. Встречаемся у шашлычной. Давай вежливо, без переломов.
Если же многие обходились без «средств защиты», то в ближайший месяц следовало ждать наплыва забеременевших в медпункт. Оставалось полагаться только на этот гипотетический механизм.
Подъезжали и на второй день даже на велосипедах. Через три — четыре дня люди подходили пешком, усталые, измученные. Они знали, что единственная надежда на спасение за пределами города и шли, обгоняя волну беженцев, обходя блокпосты, не слушая команд эвакуационных органов, пытающихся направить потоки в лагеря, где беженцы были обречены на медленную смерть. Шли, выбиваясь из сил, с женами и детьми, останавливаясь только для краткой передышки. Агитация Богданова не пропала втуне — самые предусмотрительные из их знакомых заранее устроили вдоль шоссе по тайнику, и не по одному. Поэтому мало кто вливался в общину с пустыми руками.
— Да не ссы, я ж тебе сказал, — дядя Вася правильно истолковал сомнения гостя, — людей не ем. Вера не позволяет, ха.
Богданов еще говорил, а чутье уже подсказывало ему, что уговоры бесполезны. С лейтехой нельзя было договориться по-хорошему. Он и так напуган, а теперь еще чувствует, что теряет контроль над ситуацией. Он боится до дрожи и не в силах ничего понять, и поэтому опасен. Он хватается за атрибуты старого мира как за соломинку. Одним из таких атрибутов был табельный «Макаров» в поясной кобуре.
Надо бы узнать, когда раздача, и на какой кусок он может рассчитывать.