Она стояла одна на пустой платформе, ожидая поезда. И не важно, что от станции десять секунд назад отошел состав, в который загрузились два десятка человек, спустившихся в этот субботний полдень в метро.
Данилов вспомнил, как он впервые в Тупике попал в пепельную пургу.
Нет уж, пусть никто не узнает, как меня звали. Кого теперь колышет? Я уже сдох, раз к тебе попали эти каракули. Но не радуйся, сука этакая. И ты, мой дорогой читатель, скоро за мной последуешь. Так что останусь анонимом до самого близкого конца (твоего). На моем месте мог быть любой. Даже ты, придурок, который тратит драгоценное время на чтение этого злобного высера, вместо того чтоб добывать жратву.
— Вот суки. Шмальнуть бы вдогонку, — человек поправил чехол за спиной.
Даже сценки про выпускание кишок оккупантам и их пособникам и массовый расстрел беззащитных людей не смотрелись как чернушные вставки. Интеллигент увидел бы в них сермяжную правду войны в духе Ремарка, но у Богданова были другие ассоциации.
Казалось, это продолжается вечность. Наконец, я почувствовал, что спина больше не горит. Мы высовывались из воды, глотая раскаленный воздух. До сих пор не понимаю, как мы пережили это дело.