– А ты, вижу, не рад мне, огнищанин? – с этакой наглецой в голосе поинтересовался гость. Ох и знакомая интонация. По той жизни знакомая. Там это называлось «пробивка».
Вот так мы с тех пор и танцевали. Прыг-скок, фьють, фьють. Каждое «фьють» могло стать для меня последним, потому что это было «фьють» вертолетной лопасти. Парировать молодецкие удары Торсона я даже не пытался. Всё мое искусство, всё филигранно отточенное умение вышибать меч противника оказалось бессильно против лапищи, прочной, как вагонная сцепка.
– Это дело поправимое, – беспечно отозвался я.
Отлив только начинался. Море было пустынно.
Я встал. На лужке – одни лошади. Весь народ сосредоточился внутри. Вот и славно.
Я мог бы перерезать ему горло прямо сейчас, но тогда меня точно убьют. Все должно выглядеть случайностью.