– Пока нет, – покачал головой Павел. – Я насчет могил.
– Не получается не беспокоиться, – развел руками Павел. – Неладное что-то творится, отец Михаил. Вот приехал сюда, думаю, может быть, и вас мое неладное зацепило?
– Ты и вправду не понял. – Томка расхохоталась. – Вот мальчишка ненасытный. Не в твое нынешнее гнездышко. Домой. Ты же где-то здесь вырос? В Подмосковье? Поехали посмотрим. Знаешь, хочу прирасти к тебе. Корнями сплестись. Поэтому начнем с детства. Я бы с удовольствием со своего детства начала, но до моих мест на самолете лететь надо. Или на поезде ехать чуть ли не неделю.
«Томка была здесь!» – билась в висках досада и злость на самого себя.
– Ну что, брат-шизофреник? – спросил Павел сам себя, повернув маленькое неудобное вазовское зеркало. – Исчезают твои преследователи или нет? Или все это глюки? А была ли у тебя любимая жена? Или и она тоже сумасшедший и прекрасный глюк? И кто тогда Жора-гигант? Крепкий санитар из дурки?
– А я – нет, – прошептала она чуть слышно, шествуя вдоль зеркальной стены, в которой отражались тренажеры и потеющие на них редкие атлеты, но он услышал. Без привычного куража она не просто выглядела слабой и беззащитной Людкой, которую он успел когда-то почувствовать и отчасти пожалеть, но была еще слабее и беззащитнее. Для него. И он понял несказанное и, следуя за Людкой через никелированные внутренности оздоровительного царства, почувствовал, что Томкина сменщица все еще готова осязать тепло его ладоней на своей натренированной спине, но понимание растаяло, не задевая.