Сознавая, что семейные сцены не терпят свидетелей, я потихоньку убрался в какой-то тёмный уголок. Там меня нашла заплаканная старушка, и нашла, оказывается, затем, чтобы поцеловать руку.
Мне почему-то страшно было наступать на расползающиеся по ковру потёки.
В детстве я порезал руку, желая увидеть в своих венах голубую кровь.
— Я потеряла булавку, — сказала она, теперь уже явно со слезами в голосе. — Я переодевалась… Я смотрела в сундуке, но там точно нет…
И повелительным жестом отправил служанок по рабочим местам.
Мне казалось, что я говорю громко и внятно, но он переспросил раза три.