Она посмотрела на него. Её веки приподнялись на мгновение, так что глаза больше не казались прямоугольными. Они были ясны и ласковы.
— Ни за что не угадаешь, — сказал Альва Скаррет. Голос его умолял, чтобы к его сведениям проявили интерес.
Они расположились на берегу озера: Винанд ссутулился, сидя на валуне, Рорк растянулся на земле, Доминик возвышалась над бледно-голубым кругом своей юбки, раскинувшейся на траве. Позади, на холме, стоял дом. От холма поднимались вверх террасы. Дом состоял из горизонтальных прямоугольников, рассечённых вертикалями, — группа уменьшающихся ниш, каждая из которых была комнатой, при этом размер и форма каждой были задуманы так, что производили впечатление ступеней в цепи смыкавшихся линий этажей. Казалось, рука архитектора из просторной комнаты первого этажа медленно продвигалась вверх, создавая следующую ступень, затем останавливалась и вновь поднималась, теперь уже рывками, всё более короткими и резкими, и наконец, оторвавшись, ушла в бесконечность. Создавалось впечатление, что плавный ритм поднимавшихся вверх террас подхватывался, усиливался и рассыпался в финале на стаккато аккордов.
— Гейл, я пришла, чтобы получить прежнюю работу в «Знамени».
Скаррет встал, взял листок, повернулся и, не сказав ни слова, вышел.
Эллсворт Тухи ничего не говорил. Он стоял, улыбаясь, его мысленному взору представлялась огромная пишущая машинка. Каждое известное имя, которое он слышал, было её клавишей, каждая отвечала за свой участок, каждая наносила удар и оставляла свой след, всё это соединялось в текст на огромном чистом листе. Пишущая машинка, думал он, предполагает руку, которая бьёт по клавишам.