— Ну, как дети малые! — рявкнул Самолетов.
— Значит, вот так, гордые мои и несгибаемые?
— Дур-рачье… — сказал Самолетов, неожиданно весело ухмыляясь и качая головой. — Ну, вы, оба-двое, еще дурнее, чем мне обычно казалось… Да стоит обозу отъехать, как пронские полезут изо всех щелей и первым делом вас обоих разорвут на сто пятнадцать клочков — со страху, как бы чего от вас не вышло. По совести признаться, не имею ничего против. Потому что все из-за вас произошло… Ну, что встали? Думаете, я вас буду тащить и не пущать? Да оставайтесь, с полным нашим удовольствием, мне же лучше, руки о вас марать не придется…
Высоко в небе кружил гигантский золотистый нетопырь, как-то даже лениво, со своеобразной грацией помахивая крыльями.
Тот, кем был поручик, остался стоять. Никаких его мыслей поручик не чувствовал, даже если тот и думал, — а вот настроение передавалось, как это было с ненавистью, испытанной на поле битвы к двойнику Лизы. Смесь беспокойства и злости.
Мимо них быстрым шагом прошли Позин и ротмистр, шагавший словно бы в нешуточной задумчивости фон Вейде, что-то жалобно бормотавший себе под нос Мохов.