— Конечно, — кивнул Савельев. — В кобуре, в мешке лежит…
Три фигуры возникли за ее спиной — вполне человеческие фигуры, но облика самого странного: они словно бы состояли из устойчивого черного дыма. Будто внутри человеческого подобия из прозрачнейшего, невидимого стекла клубился плотный черный дым с отчетливо различимыми струями и завитками — и эти подобия двигались на самый что ни на есть человеческий манер, и дым не покидал пределов невидимого стекла…
— Это другой коленкор! — поддержал кто-то. — Православным людям этакая нечисть ни к чему!
— Расходитесь уж по возкам, господа, — сказал Мохов. — Мне еще отца Прокопия звать, пусть что-нибудь там на скорую руку… Человек все же, не скотина… Ты тут присмотри пока, Саип.
Все стояли, замерев, боясь дыхнуть. Облако мелко затряслось, словно бы хихикая, и явственно послышался издевательский хохоток, издаваемый чем-то живым, разумным, злонамеренным.
Потом была долгая, бешеная скачка очертя голову по необозримой степной равнине — на горизонте справа и слева виднелись округлые холмы, слишком правильные, кажется, чтобы быть творением природы. Рассмотреть их толком не удалось — всадник остервенело понукал коня, стараясь не отстать от спутников; трава, цветы — все сливалось в пеструю полосу, несущуюся под ноги с невероятной быстротой, впереди столь же неразборчивыми яркими пятнами мелькали силуэты собратьев по несчастью…