Отойдя на шаг, он неожиданно для себя вновь замер и прислушался. Сквозь обычный бивачный несуетливый гомон вновь донеслись эти странные аккорды великанской струны — дзииинь… дзииинь… дзииинь… Над снегами, над трактом, над лошадьми и людьми… Словно чаша темнеющего небосвода стала, в полном соответствии со средневековыми заблуждениями, хрустальной твердью, и непонятный звон, отражаясь от нее и резонируя, прокатывался над белой равниной…
— Рискованно… Один бог ведает, что им там наболтал этот… Но сдается мне, что верить он никому не намерен. Вы бы на его месте верили? Вот то-то…
Ровно год этот экземпляр пробыл притчей во языцех и даже в некоторой степени достопримечательностью Шантарска. «Это у нас, изволите ли видеть, диковинные скалы под именем Столбы, это могучая Шантара в самом ее широком месте, а вот, обратите внимание, господин Четыркин снова чудить изволят… Столичная штучка, да-с…»
Он без всякой спешки отстегнул клапан кобуры, достал вороненый «смит-вессон» и поднял его на уровень глаз. Рука нисколечко не дрожала. Ротмистр целился, прищурив левый глаз, с хищно-застывшим лицом. Грохнул выстрел, выметнулась сизая лента густого дыма. Поручик видел, как один из волков в передней шеренге, как стоял, так и рухнул с пробитой башкой, дернул пару раз лапами и застыл недвижимо. Остальные ни на шажок не попятились, что было никак не похоже на обычную волчью повадку — только оскалились шире…
— Вот уж это тебе не по силам. И этому ветхому пеньку тоже. Не забывай, с кем имеешь дело.
— Пожалуй, — серьезно сказал Самолетов. — Вот только угадать бы, что для него важнее: заполучить все же Лизавету Дмитриевну или, получив окончательный отпор, воскликнуть, как в пьесе: «Так не доставайся ж ты никому!» А угадать-то и не получается, поди тут угадай… Пойдемте к профессору. Расскажем о новостях…