И вышел в огромный зал, напоминавший по форме опрокинутую чашу — с квадратными колоннами по стенам, из того же камня, сливавшимися с полом и потолком, с невысокой лестницей в дальнем конце, ведущей к низкому, напоминавшему дерево в три обхвата постаменту, на котором возвышалось черное…
— Откуда я знаю? — пожал плечами профессор.
Он обернулся, замолчал и даже попытался придать физиономии благодушие, что нисколечко не удалось. К ним в прежнем порядке шествовала парочка японцев: впереди старший по положению, а за его плечом как пришитый долговязый переводчик. Снова этот неподражаемый японский поклон…
— Флегонтыч, не дури, а то оно такое что-нибудь, чего доброго… Все равно всем помирать…
— Что вам сказать, молодые люди… — немец сложил в мешок последние осмотренные вещи. — Предназначение некоторых никак нельзя угадать, но так случается сплошь и рядом… Но достаточно изделий, давно и хорошо известных современной исторической науке, а потому можно без труда определить их принадлежность. Мы имеем дело с археологическими древностями, принадлежащими так называемой бугарской культуре — именно под таким термином она выступает в обиходе.
— Если история господина Четыркина не галлюцинация от спиртного, а реальный факт, все укладывается в ту же концепцию — кинжал персидский, коим он тыкал в незваного гостя, опять-таки украшен бирюзою. Не потому ли о н не смеет к Лизавете Дмитриевне подойти? Не потому ли требует, чтобы с нее были сняты все украшения? Черепаха! А? Он боится бирюзы!