Майлз-сан с Форлынкиным переглянулись; губы консула дрогнули, но он ничего не сказал.
Вспомнив, как по лицу Форлынкина текла кровь, Джин нырнул за стол, где на напружиненных лапах замерла Нефертити, бессвязно вскрикивая: шерсть у нее на хребте стояла дыбом, хвост торчал свечкой. Он схватил ее и швырнул в того, кто оказался ближе — в Оки. Широкоплечий охранник взвыл, отмахиваясь своей трещащей дубинкой, но подпалил сфинксу лишь перья, от которых по комнате расплылась тошнотворная вонь. Нефертити прыгнула на него и подрала в клочья куртку, однако ей удалось оставить лишь одну глубокую кровоточащую царапину на толстой шее. Впрочем, Лейбер-сенсей успел вырваться. Шатаясь и хромая, ученый увернулся из-под машущей дубинки.
— Держу пари, он бы все равно сделал военную карьеру, — подумав, прибавил Марк.
— Он как-то сказал про себя, «мое место — у стремени императора», — поделился Ворон-сенсей. — Я, правда, не совсем понял, что это означает: то ли стража, который скачет на лошади бок о бок со своим командиром, то ли человека, который придерживает ему стремя, когда тот садится в седло. В любом случае, на мой взгляд — очень барраярское выражение.
Нефертити извернулась и выскользнула из вспотевших рук Джина как раз в тот момент, когда они дошли по коридору до послеоперационной палаты. Что ж, здесь, в закрытом помещении, она хотя бы никуда не убежит.
Непрошеное воспоминание догнало Джина. Самое страшное в его жизни случилось не туманной ночью — полицейские забрали маму днем — и все же промозглый холод в его животе в тот день был точь-в-точь как погода сейчас. Мама опустилась на колени, стиснула его за плечи и сказала «Помоги присматривать за Миной, Джин, ладно? Будь хорошим старшим братом и делай то, что скажет тетя Лорна».