Чернов осторожно приоткрыл глаза, боясь увидеть перед собой чертей и отблески адского пламени, но увидел дощатый потолок, как будто молоком, залитый серым утренним светом. При мысли о молоке Чернова чуть не стошнило.
Нужно было сделать усилие и поднять себя хотя бы на кровать, но он забыл, что именно следует делать, чтобы заставить тело слушаться.
— Мы не будем, — ответила за Ивана прибалтийская крыса, — мы потом станем еще кататься, а шашлычная на улице, так что нам будет удобно.
— Валь, я не могу сейчас разговаривать, — сказал он из-за двери. — Слышишь? Мне полежать нужно.
— Не знаю. Я боялся смотреть. Я не мог смотреть. Молодая. Плащ длинный. Лицо… такое.
Отбойный молоток в голове стучал неистово.