— Уйду я от тебя, Степа, — пообещал Чернов мрачно, — вступлю в партию Леонида Гаврилина. Буду у тебя под забором лозунги выкрикивать…
— Убрать цветы? — с сомнением переспросила Саша.
— Это хахаль твой, а никакой не начальник, — пробормотал Петька неуверенно, потирая саднящее горло. Саднило не только горло, но и самолюбие.
Она даже почти не контролировала приходящую уборщицу — зачем?! Она и магазины-то не слишком жаловала, и рестораны, именно потому, что они требовали массы усилий — нужно было вставать с дивана, выключать «Унесенных ветром», выбирать одежду, тащить себя в машину, а потом весь вечер сидеть на людях, держать спину, поддерживать — Боже сохрани! — беседу, если в ресторане Чернову нужно было с кем-то встречаться.
Степан хмуро смотрел на свои руки, в которых неизвестно откуда взялся телевизионный пульт. Телевизор стоял в «предбаннике», и как пульт попал на стол, было для Степана загадкой.
Значит, так. Об Ингеборге думать он не будет, а будет думать о Муркине.