На кухне приятно позвякивала посуда, бодро бубнил утренний телевизор, еще не отягощенный никакими дневными катаклизмами, Иван канючил, но не противно, а как-то легко, тоже по-утреннему, и среди всего этого главным, не правдоподобным, пугающим и славным был голос Ингеборги Аускайте, с которой Степан провел всю сегодняшнюю ночь.
Чернов смотрел в ее длинную нервную спину, изо всех сил расправленные под цветастой шалью плечи, платиновые волосы и хрупкие лопатки — и ужасался.
Степан осторожно хихикнул, понимая, что делать этого не следовало бы.
— Я совсем не имел в виду прописку, — пробормотал Степан, чувствуя себя идиотом.
«Ну Сте-о-о-па! — протянула Леночка с веселым упреком. — Ну будь человеком! Ну куда мне еще ребенка?! Скажи спасибо, что я тебе квартиру оставляю!».
Все это Тамара выпалила единым духом, не отводя от Степана преданных и как будто умоляющих глаз. Для всех подчиненных дам он был «несчастный» — брошенный женой, пропадающий на работе отец-одиночка. Его жалели, вздыхали, печалились, стремились угодить, и все это походило на глупую рекламу конфет «Рондо» — «наш начальник такой умница…»