Под глазами и на висках у него лежали желтые тени, а светлые ресницы оказались неожиданно длинными и наивными, как у белобрысой деревенской девчонки. Пальцы вздрагивали во сне, сжимались в кулаки, и Ингеборга осторожно распрямила их, как будто стиснутых сильной судорогой. Он дышал почти бесшумно, хотя ей почему-то казалось, что он непременно должен сопеть, как медведь в берлоге. Впрочем, она точно не знала, как именно сопят медведи. Ей представлялось, что очень уютно.