Совершенно отчетливо он вдруг понял, что она жалеет его.
Ингеборга помолчала, как будто не сразу поняла, о чем он спрашивает.
— И до завтра можно, Андреич, — пробормотал прораб, поднимаясь, — конечно, можно. Что ж я, не понимаю, сколько всего на тебя… навалилось. Я думал, я тебе помочь смогу.
Тем не менее толстые пальцы держали пузырек так, как будто это был хвост оголенного провода, находящегося под напряжением.
— Паш, мне больно, — взвизгнула рядом Ингеборга, он слишком сильно сдавил ее ногу, — слышишь, Паша?! — И легко укусила его за живот.
Как жить, если окажется, что он, Павел Степанов, тридцати восьми лет от роду, ничего не знает о жизни и о людях вокруг него?!