Второй раз за этот проклятый апрель стройка молчала каменным устрашающим молчанием.
Он никогда не слушает в машине ничего, кроме «Русского радио». Он приземленный, грубый мужлан с отсутствующим вкусом. «Русское радио» подходит ему больше всего. Он никогда не переключает приемник с радио на компакт-диск, и тем не менее когда-то, не так давно, приемник был точно так же переключен.
— Эти два месяца назад были, — напомнил Белов, интеллигентно и не без изящества доедая гамбургер. — Теперь не скоро явятся.
Почему, черт возьми, Степан этого не видит?! Она озабочена как-то явно преувеличенно, ненатурально, что-то там есть еще, кроме обычного женского страха перед мертвым телом, к которому она, кстати сказать, и не приближалась.
— Сушняк? — спросил Степан с сочувствием.
Нет, черт побери, не на свободе!.. Просто он вышел из камеры на прогулку. Вернее, его вывели. Или даже не вывели, а выпустили погулять, потому что деваться ему все равно некуда, это ясно как дважды два.