— Я обращался! Мои проблемы так же нужны милиции, как мне проблемы освоения космоса. Кроме того, я не желаю втягивать в свои личные дела еще и милицию!
Собралась уезжать — и скатертью дорога! У него слишком много сил уходило на борьбу с собой. Так много, что даже ладони стали влажными и липкими.
— Почему вы не ушли? — спросил Степан, подумав.
Он заскулил и ладонями закрыл давно не мытое и как будто чужое на ощупь лицо. Щеки были колкие и горячие. Он знал, что пропал, пропал, и спасенья нет, и никто не спрячет его, не укроет, не покормит блинчиками с вареньем…
Скрипки пели легко и свободно, то ли радостно, то ли печально. Звук был выпуклый и объемный, идущий, казалось, отовсюду, и голос — голос! — царил над звуком, не подавляя, а украшая его. Степану внезапно стало жалко, что музыка течет мимо него прямо на лестничную площадку, утекает из его квартиры, и он торопливо и бесшумно прикрыл за собой дверь.
«Степ, я только освободился. Я не знаю, как тебе, а мне все понравилось из того, что сделали в „Линии график“. Они молодцы, хоть и дорогие, черти! Я не знаю, то ли мне домой ехать, то ли в офисе тебя ждать. Ты сам-то где?»