– Ладно, – сказал Мазур. – Утомил ты меня, дружище Пьер. Джим Хокинс – это, так сказать, сценический псевдоним… тебе понятны эти термины?
– Милая, если я принципиально не читаю газет, это еще не значит, что дурак… Слышал, конечно. Хочешь сказать, это и был «черный ящик»?
– Попала собака в колесо – пищи, да бежи… – с видом самого искреннего сочувствия закончил Лаврик его нехитрую мысль. – А приказ для солдата… Ну, ты знаешь. Давай-ка в темпе пройдемся по кое-каким непроясненным деталюшкам…
– Увы, увы… – сказал Мазур, не найдя в своей англоязычной памяти ничего подходящего, ну, а русское не годилось, понятно. – Мы, исландцы, в поэзии не сильны, нет у нас таких традиций…
Он развалился на продранном сиденьи, благодушный и дружелюбный, прямо-таки братишка родной, первый кореш на деревне. Но вот если ты своим поведением дашь ему повод, начнется такое, что и вспоминать не хочется. Взять хотя бы Ахатинские острова и тамошнюю мясорубку. «Что поделать, работа у человека такая», – великодушно подумал Мазур, на сей раз вроде бы не имевший за душой грехов, требовавших немедленного вмешательства особого отдела.
Мазур поскорее убрался на улицу. Душа у него пела, ликовала душа, все прохожие казались милейшими, добрейшими, лучшими на свете людьми, все женщины – писаными красавицами, а этот город – прекраснейшим на свете.