Осенью и в начале зимы поток беженцев усилился. Слухи о необычной «царевичевой вотчине» распространились по всей стране, и ко мне рано или поздно заворачивали, наверное, все, кто в это тяжкое время стронулся с места и сумел не умереть в дороге и не быть убиту шишами. Многие сначала добирались до Москвы, Калуги, Смоленска или еще какого крупного города, там узнавали про мое Белкино и, сколько-нито победовав в городах, двигались уже сюда. Впрочем, батюшка, которому я, возвернувшись с Урала, все подробно рассказал, продолжал бесперебойно снабжать меня хлебом и деньгами. Похоже, он и сам заинтересовался тем, чего там его неугомонному сыну удастся сотворить. Так что за три осенних и один зимний месяц через мои «карантины» прошло около ста тысяч человек, из них я в своей вотчине оставил почти двадцать пять тысяч, полностью заселив все брошенные «впусте» деревеньки, выселки и починки и заложив с десяток новых. А также полностью укомплектовав кадрами все заложенные заводы, к которым прибавился еще один — консервный. То есть жестяных банок у меня еще не делали, хотя жесть была уже известна, но упакованная в глазурованные глиняные горшки тушенка уже выпускалась вполне серийно. Я благодаря своей кулинарной причуде готовить ее умел, и неплохо. Во всяком случае, у всех, кто пробовал, она шла на ура. Что касается серийного производства, пока что я был не слишком уверен, что мне удалось полностью отработать технологию. К тому же многие компоненты, например та же вощеная бумага, которую мне пришлось использовать в качестве уплотнителя крышки вследствие недоступности каучука, обходились слишком дорого, чтобы думать о массовом производстве. Да и керамическая тара явно была слишком хрупка для использования в тех местах, где тушенка просто королева — в армии, в дальних путешествиях по земле или по морю, в местах природных катастроф. Но на первый случай пошло и так.