— Ну вот, будешь теперь привыкать такого же из себя корчить. А то сейчас, хучь как назовись, от тебя за версту русским духом несет…
— Это ловушка, мой султан, это ловушка! Спасайтесь!
— И куда, осударь? — поинтересовался дьяк, все еще продолжая улыбаться.
Но было уже поздно. Потому что в этот момент послышался страшный грохот, и две черные, обгоревшие, покосившиеся башни, стоявшие по обеим сторонам воротного проема, вздрогнули, а затем медленно и величаво обрушились, напрочь перекрывая хаосом торчащих во все стороны бревен единственный имеющийся выход из этой страшной ловушки. Но даже это уже было неважно для Газы II Герая, носившего среди подданных грозное прозвище Буря, великого хана и султана крымчаков, устремившегося в этот поход во многом еще и потому, что он жаждал'реабилитироваться за два своих предыдущих не слишком-то удачных похода на урусов — в тысяча пятьсот девяносто первом, когда он дошел до Москвы, но был вынужден бежать из-под нее, бросив большую часть обоза, а затем в тысяча пятьсот девяносто четвертом, в то время как во многих других местах — и в Молдавии, и в Валахии, и в Венгрии, снискал себе заслуженную славу. А важным для него в этот момент было то, что Тимофей, несколько мгновений назад закончив заряжать свою «особливую пищаль», вскинул ее к плечу и повел стволом, выискивая достойную цель. Ствол пару раз качнулся, а затем замер, направленный точно на фигуру Газы Герая. «Видать, важный какой мурза»,— успел подумать Ти-моха, а в следующее мгновение пищаль привычно ударила его в плечо, выплюнув увесистый свинцовый шарик, оборвавший жизненный путь крымского хана…
— Выйдите все,— коротко бросил священник и, дождавшись, пока мы остались совершенно одни, присел Рядом и погладил меня по голове.— Слышал, сыне, о твоей печали,— ласково начал он.— Что, совсем ничего не помнишь?
— Из Быдгоща. Город такой есть в Речи Посполитой. Ну да они о нем тоже отродясь не слышали, но на всякий случай запомни…