— Любила так же, как и их отец? На животик, прошу вас.
— Ничего подобного. Саймон бы это принял. Саймон принимает большинство моих привычек, даже капризов. Но лгать ему я не хочу. Не хочу нести такую ношу. И все же мне этих звонков не хватает, Тайлер. Эти звонки были отдушиной, связью с жизнью. Когда не было ни гроша, когда церковь трещала по швам, когда без видимой причины меня терзало одиночество… Звук твоего голоса был… как глоток свежего воздуха.
Да, пожалуй, мы уже не дети. Конечно, не дети, но задумывался ли я о том, что это означает? К чему это ведет?
— Я бы предложил два варианта; спрятать что-то от нас или спрятать нас от чего-то.
Наш краткий миг сознательной жизни налагает на нас предрассудочное ограничение. Мы считаем то, что движется, живым, а неподвижное мертвым. Живой червяк роется под неподвижным мертвым валуном. Звезды и планеты движутся, но лишь подчиняясь мертвым законам тяготения. Если камень падает, это не значит, что он ожил. А орбитальное движение — то же самое падение, только продленное до бесконечности.
— Он заставил меня пообещать не приставать с расспросами. И правильно. Джейсон тебе доверяет, Тайлер. И я тебе доверяю. Гляжу на тебя и вижу мальчика, живущего в домике через газон. И когда на Джейсона гляжу, тоже вижу ребенка. Пропавшие дети. Где я их потеряла?