Ван, можно сказать, почти жаловался на свое положение в «Перигелионе» и на Земле. В дневное время ему всегда было чем заняться, времени на ностальгические воспоминания не оставалось, да и нельзя сказать, что он уж обвыкся в новой обстановке мира, который для него всегда останется чужим. Но ночью, перед тем как заснуть, он иногда представлял себя идущим по берегу марсианского озера, видел парящих над водой птиц. Эта воображаемая прогулка всегда происходила при вечернем освещении. Он всматривался в даль, где неслась по ветру, расцвечивала небо поднятая ветрами пыль пустыни Ноакис. В видениях он всегда оставался один, но знал, что его ждут за следующим поворотом извилистого берега, за выступом крутой скалы. Ждут друзья или случайные знакомые, ждут погибшие дети. Ван знал, что они обрадуются, увидев его, заговорят с ним, притронутся, обнимут. Видения, грезы…