Строители, вероятно, страдали гигантоманией. Городскими воротами служил огромный срез ствола великанского дерева, потрескавшийся, с явственными годичными кругами, висевший на чудовищных железных петлях. Дерево, от которого отпилили этот пласт, было скорее всего баобабом — неким мамонтом или динозавром среди деревьев. Собственно говоря, петли у ворот имелись с обеих сторон створа, зато не наличествовало ни засова, ни ручки, ни вообще чего бы то ни было, что подсказало бы, как их открывать. Пётр поднял руку, чтобы постучать, чувствуя себя при этом невероятно глупо.
— Спасибо! — Эрос жадно схватил его, одновременно вытягивая из сумочки маленький мобильник. И воткнул гвоздик в отверстие для блока питания.
— Скажите, пожалуйста, только честно. Пан не любит врачей?
Нужную дверь нашли сразу. Вошли без стука. То есть ангел просто нажал на дверь плечом, и она выпала внутрь комнаты вместе с замком и петлями.
— Это расплата за мою заносчивость и каменное сердце, Анежка. Однажды, торопясь в замок, я мчался на лошади и на дороге сбил старую нищенку. Она быстро умерла, и я ничего не мог исправить. Но перед смертью она прокляла меня. Это я тот самый волшебный огонь, за которым охотятся люди! Все хотят богатства, который он якобы может принести. Но как только смельчаки касались меня, сами сгорали дотла. Наверное, поэтому в округе и выдумали, что только невинная девушка сможет избежать этой участи и добыть волшебство. Но девушки обжигались и отскакивали от огня, словно кошки. И, как видишь сама, превратились в кошек.
Жители прогуливались по узкой улице. Белые и розовые стены кое-где изгибались в необычной перспективе, обманывавшей глаз. Улица должна была идти под гору, но иногда казалось, что она заворачивает или гротескно вспучивается, как на гравюрах Эшера. Никому это не мешало. Женщины в кринолинах и шляпках, напоминающих плоские ящички, газоны или цветущие кусты, прогуливались в обществе арлекинов, мужчин в костюмах, изображающих судейские тоги, карликов или даже существ, имевших черты животных. То и дело проезжали полосатые возки, которые тянули псы и огромные крысы. Это была пёстрая ярмарка—с изобилием зодиакальных знаков, геометрических узоров и сочных красок, так резко отличавшихся от монохромных пейзажей, расстилавшихся неподалёку, за воротами. Хватало также лент и флажков, свисавших чуть не с каждого балкона или окна. Алые, зелёные, фиолетовые, индиго и охра — чистые цвета. У Петра глаза разбегались, он вылавливал из этой феерической пестряди разные символы: рыба, глаз в треугольнике, пентаграмма... Но эта изумительная сценография начала его тревожить. Что-то было не так. Наконец он понял: тут было слишком тихо. Толпа гуляющих должна была бы испускать оглушительный шум, даже несмотря на отсутствие машин. Между тем слышалось только хлопанье флажков на ветру, шелест одежд и стук колёс по мостовой, иногда нехотя брошенное отдельное слово. Казалось, что прохожие спят на ходу. Никто не работал, никто не занимался ничем конкретным.